Мамонтовская эпопея

"Застойные годы"… Кто, интересно, дал такое определение семидесятым годам? Определение стало понятием - понятием устойчивым, твердокаменным, даже историческим, не вызывающим никаких сомнений, и, конечно же, неприятным: застой - это болото, запах гнили, плесени, тления... Ничего этого и в помине не было. Могу предположить с большой долей уверенности: сие понятие придумано, "раскручено" и запущенно теми, для кого наша Родина всегда была и остаётся "империей зла". Бог им судья, конечно...

Весной 1972 года, по окончании третьего курса Октябрьского нефтяного техникума, нас (меня и ещё четверых моих товарищей) "распределили" на практику в Тюменскую область.

На станции Туймазы мы сели в поезд, на следующий день были в Челябинске, вечером сели на следующий поезд и утром прибыли в Свердловск, в котором жили три дня в ожидании поезда до Тюмени. Солидно, совсем по-взрослому, поселились в гостинице, заплатив по 78 копеек за сутки проживания (запомнились почему-то эти 78 копеек), и отправились гулять по городу.

В эти прекрасные майские дни (синее-синее небо, яркое солнце) на огромной площади перед зданием Политехнического института проходил конкурс эстрадных коллективов ВУЗов Урала и Сибири. Конечно же, мы устремились туда.

Погода - лучше не бывает, народу - море неоглядное. Играют, поют студенты здорово, а мы просто ошалевали от восторга, радости и молодости: нам было по семнадцать лет, мы ехали трудиться в загадочную, таинственную, давно манящую таёжную Сибирь, и не кем-нибудь, а настоящими техниками-геофизиками! Сердца переполнялись сладостно-щемящим ожиданием чего-то необыкновенного и чудесного. Мы - это: Толик Трегубов, Серёга Будаев, Валерка Андреев, Зайтун Галеев и Владик Кириллов, то есть я. И ещё у нас была гитара.

В Тюмени нас "распределили" ещё раз: Толика и меня - в Нефтеюганск (в Усть-Балыкскую ПГК) , а остальных - в Сургут и ещё куда-то.

В начале мая мы впервые ступили с трапа самолёта АН - 24 на землю "нефтяных королей". Директор УПГК запомнился нам своей огромностью и фамилией - Бальвас. Могучий директор говорил с нами недолго (больше кричал на кого-то в телефонную трубку - страшно и грозно), а уяснив по какому такому делу мы к нему заявились, отправил нас в Мамонтовскую геофизическую экспедицию, где мы и провели почти полгода, которые я потом (из-за юношеской восторженности, наверное) называл "Мамонтовской эпопеей"; так и говорил: "моя мамонтовская эпопея…"

В Мамонтово летели на вертолёте, до Экспедиции шли по деревянным мосткам: кругом была вода, прямо из которой росли огромные ели и лиственницы. Посёлок открылся нам собранием балков и вагончиков, в которых жил трудовой люд, нескольких двухэтажных зданий из бруса, главное из которых - "Мамонтовское управление буровых работ". Экспедиция располагалась чуть в стороне от посёлка, состояла из десятка балков, гаража и небольшого приземистого домика, в котором размещалось руководство и "аппаратный цех", занимающийся ремонтом и настройкой скважинной аппаратуры. Заведовал этим цехом Володя Кудряшов, умный, жизнерадостный и необыкновенно добрый человек. У него был дефект речи, представился он так: "Во-одя Уд-яшов". Это выходило у него очень мило - никому даже в голову не приходило подшучивать над ним, а самым страшным его ругательством было: "Вот, бегемоты!" Почему, собственно, "бегемоты", я так и не узнал.

Где-то он теперь? Где остальные, кого навсегда запомнил как весёлых и отличных ребят, как настоящих и достойных людей? Вообще, хороших людей мы встретили там гораздо больше, чем дурных, особенно среди работяг.

Начальник партии ГИС, в которую меня определили техником-оператором, после работы "на скважине" всегда улетал на вертолёте, как и большинство других, домой, в Нефтеюганск. Я довольно редко встречался с ним - вылеты на буровые тогда были не слишком частые. Зато инженер-оператор, Закусило Юрий Андронович, никуда из Мамонтово не уезжал, квартиры в Нефтеюганске не имел, жил в своём балке на территории Экспедиции и был нашим постоянным соседом. Что это был за человек, с такой необычной, веселой фамилией? Человек этот был действительно очень необычной, интересной личностью: невысокий, сухощавый, довольно головастый, светлоглазый, нос - порядочный, с маленькой горбинкой, руки - крепкие и жилистые. Когда пускался рассказывать истории, он всегда посмеивался, постоянно поглаживал чёлку и затылок. А рассказчик он был такой, что нам, его обалдевшим слушателям, приходилось постоянно отплёвываться - в открытые от восторженного внимания рты свободно залетали комары и мошка.

Когда в Мамонтово вдруг появился Серёга Будаев (уговорил-таки, молодец, своих начальников, чтобы те отпустили его к нам), нас, студентов-практикантов, стало трое.

Почти всё свободное время, по вечерам особенно, мы проводили в балке у Юрки Закусило (так мы друг к другу обращались: Толян, Серёга, Юрка, Влад): курили "Шипку", иногда пили хороший Ямайский (или плохой - Пуэрториканский) ром, били комаров и наслаждались рассказами о Закусиловых приключениях и похождениях, какими-то невероятно смешными анекдотами, великолепными пересказами "Конармии", "Одесских рассказов" Бабеля, о котором раньше и не слыхали вообще…

Юрка был родом из Мисхора, старше нас на десять лет; его жена в Мисхоре (или в Ялте) ждала ребёнка - это для нас, семнадцатилетних пацанов, было очень солидно. Всё, вообще, переполняло восторгом: полная свобода от родительского контроля, первые зарплаты под двести рублей (огромные тогда деньги), настоящая, дремучая тайга, река Балык всего лишь в ста метрах от Экспедиции, вокруг нас крепкие мужики, часто с довольно экзотической судьбой и хорошим знанием Уголовного Кодекса.

Ружья висели почти в каждом балке, можно было брать любое и идти на охоту, что мы и делали, когда делать было совсем уж нечего. Я, правда, никого не подстрелил, - и слава Богу. Когда отправлялся с ружьём в тайгу, палил по старым пням, но больше любовался необыкновенной, волшебной, иногда суровой, иногда нежной красотой тайги. Изредка слышал звериное рычание - это были одичавшие собаки, убежавшие по каким-то своим причинам из посёлка. Тогда я медленно стаскивал с плеча ружьё, щёлкал предохранителем и делал вид, что прицеливаюсь. Собака, почуяв неладное, немедленно скрывалась. И вот тогда же я впервые понял, что такое "человек с ружьём". Это, прежде всего, удивительно волнующее ощущение силы, могущества, власти: захочу - лишу тебя жизни, захочу - оставлю жить… Поэтому, наверное, чем плюгавее милиционер с автоматом, исполняющий в наши дни свой правоохранительный долг на рынке или возле метро, тем самоувереннее, презрительнее и наглее его взгляд.

А почти четыре года назад я всё-таки, благодаря Интернету, нашёл Юру Закусило! Он сейчас благополучно живёт и здравствует в своём замечательном доме на берегу Бейсугского лимана. Мы уже два раза были у него в гостях, собираемся к нему и этим. Потому что у него хорошо, в чём можно убедиться, просмотрев слайд-шоу "Бейсугский лиман"

Мамонтовская эпопея

(продолжение следует)