Бди, Колбасин!

- Молодец... Да-а, молодец... Завтра лычку пришьёшь... за службу... Понял? Значит, говоришь, налево? Хорошо-о-о... Вс-с-ся жиссь впереди-и!... Надейся и жди... Да... Жди... А ты, боец, давай стой, служи, понимашь... Да, как тебя, воин?

- Много разговариваешь... Ефрейтор - это значит: старший солдат. Старрр-ший. Эт-то, брат, тоже солдат, но не простой, а стар-ши-ий, - всё должен понимать! Ты понимаешь меня?

- Р-разговор-р-рчики в строю.., - совсему уж тихо, скучно и грустно сказал майор, покачиваясь и держась, чтоб не рухнуть, за тоненькую берёзку. - Ничего ты в жизни, сопля, не понимаешь... А, вот что! Вспомнил! - Он вдруг оживился и, наверное, от радости, топнул правым сапогом о землю и хлопнул себя по затылку так, что фуражка слетела с головы. - Мне тут книжку подсунули, этого, как его... Демьяна Бедного! Вот... Прочитал один рассказ, понравился мне... И всего-то в нём одно слово, и это слово - Бди! Значит, гляди в оба! Понял, Колбасян?

- Х-х-хее-е!.. Прутков... Да ты, кажись, перебдел, Колбасин! Или перебдил?.. Или... Тьфу, бляха-муха! Бдить или бдеть?.. Бдил? Бдел? Бдю? Н-да, ёк-макарёк... Великий и могучий ты наш... Слышь, воин? Почему устав нарушаешь - раз-згвришь на посту? Завтра - ик - доложишь старшине: я объявляю тебе три наряда вне очереди... на кухню! Пня-ал?

- Молодец... Отменяю наряд... Пошёл я, а то жена ещё наваляет, - сказал майор, резко вдруг понизив голос и пугливо оглядываясь по сторонам. Потом, так же внезапно ободрившись, зашумел фальшивым надтреснутым тенорком: - Не нада пича-алитца - вся жиссь впириди-и-и...

Майор-замполит - маленький, толстый, седой и плешивый, обыкновенно тихий, грустный и молчаливый, - пошёл в сторону, противоположную от штаба, пытаясь закончить куплет и выписывая ногами необыкновенные фигуры, за что-то зацепился и повалился с треском в высокую дальневосточную траву. Недолго почертыхавшись и повозившись, он тихо и уютно, совсем по-домашнему, захрапел.

Ефрейтор Колбасин облегчённо вздохнул, посмотрел на часы - до смены караула оставалось совсем немного, не более сорока трёх с половиной минут - и продолжил считать дни, оставшиеся до дембеля. Потом считал упущенные, по случаю службы в армии, выходные и праздники, потом количество друзей и подруг, потом вспомнил о том, о чём не говорят, но от чего вдруг загорелись уши и от чего Колбасин вздохнул глубоко и со стоном, похожим скуление щенка, ищущим сосцы своей мамки...

Вокруг роятся светляки, и если слегка зажмурить глаза, то кажется, будто вокруг плавают яркие, светло-изумрудные, шары. А если ещё крепче прищуриться, оставить самую маленькую щёлочку между век, то легко представить, что ты сам такой же шар, становишься совсем невесомым, и так же бесшумно плаваешь в каких-то пространствах вместе с такими же, как ты, таинственно-нежными, теплыми сферами, которые и есть твои самые настоящие друзья. Кажется, что действительно "не надо печалиться", что "вся жизнь впереди", и жизнь эта будет вечная и прекрасная, и весь переполняешься восторгом, и вздыхаешь полной грудью, и глаза наполняются переливчатой, радужной влагой...

Но что это? Изумрудные сферы стали бледнеть, уменьшаться, исчезать... где-то раз и другой хрустнула ветка, заскрипело что-то под сапогами... Очнись, часовой! Это идёт твоя смена! Осталась всего одна минута! Не спи, друг! Проснись, ефрейтор Колбасин! Ну, давай же, очнись! Проснулся? Вот и хорошо, вот и слава Богу.